Капитан первого ранга - Патрик О`Брайан

— Выходит, вы участвовали и в сражении при СентВинсенте, — произнес священник. — Скажите, если я не покажусь вам чересчур назойливым, в каких еще сражениях вы участвовали? Я не имею в виду ваш последний подвиг, о котором все мы читали.

— Это были мелкие стычки — столкновения в Средиземном море, в Вест-Индии и тому подобные дела, которые во множестве происходили во время прошлой войны.

— Но было дело и с захватом «Какафуэго», сэр, если я не ошибаюсь, — с улыбкой произнес мистер Симмонс.

— Какое, должно быть, это было чудесное время, когда вы были молоды, сэр, — произнес мичман, изнемогавший от зависти. — Теперь такого не бывает!

— Уверен, вы простите меня, если вам покажется, что я вдаюсь в излишние подробности, — сказал капеллан. — Но мне хотелось бы полнее представить себе образ офицера, который, по его словам, принимал участие в некоторых сражениях. Помимо ваших действий в составе флота, в каких других битвах вы участвовали?

— Честное слово, я и сам не помню, — отвечал Джек Обри, чувствуя, что сотрапезники злоупотребляют его откровенностью, и подумал, что священникам совсем не место на военном корабле.

Он дал знак Киллику, чтобы тот принес очередной графин вина и еще мяса. Когда он принялся резать оленину, его настроение переменилось так резко, словно фрегат прошило восемнадцатифунтовым ядром. Грудь его сжало, и он закашлялся, поднявшись, чтобы разрезать жаркое. Старший офицер давно заметил, что назойливость мистера Лидгейта неприятна капитану Обри, и повернул разговор на животных, находящихся на корабле. С корабельными псами Джек уже был знаком, в том числе с ньюфаундлендом, который однажды, исполненный лучших намерений, принес одному из офицеров дымящуюся гранату. Кроме них на фрегате был крокодил с «Каллодена», кошки…

— Собаки, — заговорил капеллан, который был не из тех, кто подолгу может сидеть в своем углу не разговаривая. — Это слово, джентльмены, наводит меня на мысль. Эта короткая вахта, которая вот-вот начнется, вернее, две короткие вахты, почему они называются собачьими? Где тут, скажите, связь с собакой?

— Наверное, — отозвался Стивен, — оттого, что они бывают укороченными, точно хвосты у некоторых собак.

Ответом было полное молчание. Доктор незаметно вздохнул, но он привык к тому, что его не понимают.

— Мистер Батлер, бутылка рядом с вами, — сказал Джек Обри. — Мистер Лидгейт, позвольте положить вам ломтик мяса.

Первым оценил шутку доктора вахтенный мичман. Он прошептал своему соседу Дэшвуду:

— Он сказал: «Они бывают укороченными». Вы поняли?

Дэшвуд понял, а за ним и все остальные. Взрыв веселья, встречные шутки, громкий хохот достигли полубака, вызвав там удивление и различного рода предположения. Джек Обри, вытирая слезы с покрасневшего лица, откинувшись на спинку стула, воскликнул:

— Очень остроумно. Вы молодец, Стивен, позвольте выпить с вами бокал вина. Мистер Симмонс, если мы будем обедать у адмирала, вы непременно спросите меня, куда нас посылают, а я отвечу: «На кудыкину гору»: Нет, нет. Я готов. «Они бывают укороченными». Но я сомневаюсь, что смогу произнести эту фразу с серьезным видом.

Однако с адмиралом они не обедали. На приветственный семафор им с флагмана ничего не ответили. Но едва они бросили якорь в тесной бухте Дюн, как на фрегат с «Фанчуллы», сверкая новеньким эполетом, прибыл Паркер, для того чтобы поздравить Джека Обри с повышением и услышать поздравление от него. У Джека Обри неприятно ёкнуло сердце, когда на окрик вахтенного: «Кто гребет?» — со шлюпки ответили: «Фанчулла» — это означало, что пассажиром является капитан названного корабля. Но когда Джек увидел сияющее лицо Паркера, когда оно оказалось на уровне палубы фрегата, сожалений у него как не бывало. Паркер выглядел на десять, даже на пятнадцать лет моложе; он взбежал по трапу словно юнга и был в полнейшем восторге. Его огорчало лишь то, что ему приказано отплыть в течение часа, однако он торжественно обещал пригласить своего старого капитана и Стивена на обед при ближайшей встрече. Он счел замечание насчет укороченных вахт и собак самым остроумным из всего, что он прежде слышал, — он обязательно расскажет его другим, — но он всегда знал, что доктор Мэтьюрин поистине гигант мысли; рассказал, что по-прежнему принимает предписанные им порошки утром и вечером и будет это делать до конца дней. А прощаясь, капитан Паркер выслушал неуверенное предложение Джека Обри поразвлечься, «укоротив» кота. Паркер заявил, что обязательно примет во внимание предложение, исходящее от столь уважаемой им особы. При расставании он взял обе руки Джека Обри в свои и со слезами в своих маленьких, близко посаженных глазах произнес:

— Вы не знаете, сэр, что это такое — успех в пятьдесят шесть лет, успех, который наконец пришел. Он меняет все… э-э-э… существо человека. Я готов расцеловать всех юнг.

Джек Обри высоко — так, что они спрятались под повязкой, — поднял брови, однако ответил на порывистое пожатие руки Паркера и проводил его до трапа. Он был глубоко тронут и стоял, глядя вслед катеру, который плыл по направлению к красавцу шлюпу, до тех пор, пока к нему не подошел старший офицер:

— Позвольте доложить, сэр. Мистер Дэшвуд хочет обратиться к вам с просьбой. Он хотел бы отвезти сестру в Портсмут: она выходит там замуж за офицера морской пехоты.

— Ну разумеется, мистер Симмонс. Наш корабль к ее услугам. Она может занять кормовую каюту. Хотя постойте, кормовая каюта непри…

— Что вы, сэр. Он совсем не желает выживать вас из кормовой каюты — это всего лишь его сестра. Он повесит себе койку в кают-компании, а она займет его каюту.

Когда капитан Хамонд находился на борту, мы всегда так поступали. Вы съезжаете на берег, сэр?

— Нет. Киллик поедет, чтобы забрать моего рулевого старшину, купить кое-какие припасы, мазь от пчелиных укусов, но я останусь на корабле. Однако приготовьте шлюпку для доктора; полагаю, он захочет съездить на берег… Добрый день, мадам, — произнес он, отступив в сторону и сняв треуголку при виде миссис Армстронг, жены старшего канонира, которая спускалась по трапу, сотрясая его своим весом. — Осторожнее, держитесь за леера обеими руками.

— Да благословит вас Господь, сэр, — тяжело дыша, отвечала миссис Армстронг. — Я поднималась и спускалась по трапам с самого детства. — Держа одну корзину в зубах и две в левой руке, она спрыгнула в шлюпку словно мичман.

— Превосходная женщина, сэр, — заметил старший офицер, заглянув в баркас. — Она вылечила меня от лихорадки на Яве, после того как мистер Флорис и голландские врачи махнули на меня рукой.

— Действительно, — отозвался Джек Обри, — раз уж и в Ноевом ковчеге были женщины, можно предположить, что от них есть какая-то польза. Но, признаюсь, на борту от них одно лишь беспокойство — ссоры, размолвки, ревность. Даже в порту от них один вред — пьянство, увечья, список которых бывает длиной с руку. Разумеется, это замечание не имеет никакого отношения к супруге старшего канонира или к супругам других офицеров, не говоря уже о сестре мистера Дэшвуда. А, это вы, Стивен… — При этих словах Симмонс удалился. — Я как раз говорил старшему офицеру о том, что вы, вероятно, захотите съехать на берег. Возьмете катер? Два сверхштатника появятся лишь только утром, так что в вашем распоряжении уйма времени.

Стивен посмотрел на капитана внимательным немигающим взглядом. Неужели его мучит все та же сердечная рана? На первый взгляд Джек выглядел спокойным, правда неестественно веселым. Но актер из него был никудышный.

— Так вы не поедете на берег, Джек? — спросил доктор.

— Нет, сэр, — отозвался тот. — Останусь на корабле. Между нами, — продолжал он, понизив голос, — вряд ли я по своей охоте когда-либо ступлю на сушу. Я готов подвергать себя любому риску, кроме риска ареста. Однако, — воскликнул он с тем деланным легкомысленным выражением, столь хорошо знакомым доктору, — я вынужден просить вас купить нам приличный кофе, если вы поедете. Киллик в этом ничего не смыслит. Он может отличить хорошее вино от плохого, как и подобает контрабандисту, но в кофе он не разбирается.

— Еще нужно купить горошка, — кивнув, ответил Стивен. — Я зайду в госпиталь и загляну в Нью-Плейс. Что-нибудь передать?

— Разумеется, горячий привет и наилучшие пожелания Бабингтону и остальным раненым поликрестовцам. Привет и Макдональду. Скажите, пожалуйста, Бабингтону: мне очень жаль, что я не могу навестить его. Это никак невозможно.

Глава тринадцатая

Стивен Мэтьюрин покинул госпиталь лишь под вечер. Пациенты его шли на поправку; один из них, тяжело раненный в живот, удивил его тем, что был все еще жив. Руку свою Бабингтон сохранил. Как медик, доктор чувствовал себя свободным и удовлетворенным, идя по городу в сторону Нью-Плейс. Но другая часть его души, мятущаяся и встревоженная, была настолько готова к неожиданному, что он ничуть не удивился, увидев запертый дом с заколоченными окнами.